ПЕРВЫЕ РУССКИЕ МИНОНОСЦЫ ч.1

[Anderson97]

ПЕРВЫЕ РУССКИЕ МИНОНОСЦЫ ч.1

http://s35-temporary...d/-88693455.jpg

Пролог

 

Первый известный плавающий носитель минного оружия был применен в 1585 г. в Антверпене против войск осаждавшего город испанского герцога Пармы. 80-тонный “адский брандер” (как его назвал строитель) “Надежда” жители города построили под руководством итальянского инженера Джиамбелли. В трюме брандера устроили толстостенный каменный погреб, наполнили его 3,5 тоннами пороха, а сверху прикрыли множеством камней, старых цепей, железного лома и бревен. Сверху установили надстройку, заполненную смоленой паклей, щепой и другими горючими материалами. Все это должно было отвлечь противника от секрета, спрятанного внутри “адской начинки”. Взрыв должен был произвести запальный механизм, который состоял из “кремней и огнив, окруженных пороховой мякотью,” и приводился в действие часовым механизмом.

Пущенный по течению реки, брандер прочно застрял под осадным мостом, сооруженным герцогом. Последовавший вскоре страшной силы взрыв разрушил мост на протяжении 200 м его длины, из числа осаждавших было убито до 800 чел. и еще больше ранено. Так минная опасность проявила себя задолго до появления на кораблях механических двигателей и электрических запалов. Страх перед этой опасностью отныне сопровождал все морские войны. Его испытала на себе и пришедшая в 1588 г. в Кале испанская “Непобедимая Армада”. Пущенные англичанами обыкновенные брандеры привели испанцев в неописуемую панику, которая стала первым шагом к крушению армады.

Более широкие возможности для диверсионного подрыва минами кораблей противника давал подводный носитель. Их первые действенные образцы были сооружены в 1800 и 1801 гг. во Франции по проектам американского инженера Р. Фультона. Лодки носили названия “Наутилус”, имели длину около 6 и ширину до 2 м и вооружались каждая контактной миной. Мина крепилась к днищу вражеского корабля с помощью соединенного с миной троса. Для движения служил гребной винт с ручным приводом. В последующем Р. Фультон считал возможным строить лодки длиной до 11 и шириной 4 м, вооруженные 25—30 минами с часовыми механизмами.

В своих работах изобретатель пользовался постоянной поддержкой выдающихся ученых и инженеров того времени Г. Монжа (1746—1818) и П.С. Лапласа (1749—1827). Их отзывы помогли преодолеть то предубеждение, которое Бонапарт как истинный прагматик и политический консерватор испытывал ко всем слишком смелым и не обещавшим немедленных и осязаемых выгод изобретениям. Но и они не могли помочь в дальнейшем финансировании работ, которые были прекращены после устранения опасности войны с Англией.

Опыт Р.Фультона на основе собственных разработок повторил в России в 1834 г. выдающийся военный инженер К.А.Шильдер (1785—1854). Командуя лейб-гвардии саперным батальоном, он отличился в 1838 и 1839 гг., когда взрывы устроенных им минных горнов под стенами турецких крепостей Варна и Силистрия принудили их к сдаче. Под Силистрией на Дунае К.А.Шильдер применил и первые ракетные корабли. Это были простейшие носители пусковых установок, размещенных на платформе, уложенной на корпуса двух скрепленных речных лодок.

Благодаря инициативам двух других выдающихся инженеров А. Д. Засядко (1779—1837) и Картмазова, боевые ракеты калибром 51,64 и 102 мм разработали в России еще в 1814 г., а в 1826 г. было создано и первое в России ракетное подразделение — ракетная рота К 1 под командованием поручика П.П.Ковалевского. Это подразделение, действуя с созданных К.А. Шильдером платформ на лодках, удачным попаданием уничтожило турецкую канонерскую лодку.

Стремление расширить область применения ракет и минного оружия привело в 1834 г. К. А. Шильдера (он уже имел чин генерал-майора и звание генерал-адъютанта) к созданию для них комбинированного носителя — подводой лодки. Она, по мнению изобретателя, должна была учесть все недостатки лодок его предшественников: Бюшнеля, Дреббеля, Джонюна, Фультона и других, о которых было известно из выпущенных к тому времени сочинений. Лодка имела форму обтекаемого тела длиной около 6 м, шириной 1,5 м и высотой 1,8 м. Водоизмещение составляло 16,4 т. Корпус был склепан из листов котельного железа толщиной 4,8 мм и подкреплялся пятью шпангоутами. Это по расчетам автора позволяло погрузиться на глубину до 12 м — больше, чем это допускала лодка Фультона.

http://s34-temporary...4/-88693455.jpg

Преимуществом лодки было и наличие двух высоких (до 1 м) входных рубок с иллюминаторами, что позволяло плавать в свежую погоду и давало возможность ориентироваться. Для движения применили поворотные складывающиеся гребки, напоминающие утиные лапы. Мину предполагалось крепить к борту судна противника с помощью гарпунного наконечника (прообраз шестового устройства минных катеров).

http://s34-temporary...b/-88693455.jpg

Взрыв осуществлялся при отходе лодки на безопасное расстояние.

Для взрыва мины и запуска ракет из установленных вдоль корпуса пеналов применялся созданный в 1812—1832 гг. П. Л. Шиллингом (1786—1837) надежный электрический запал, действовавший от гальванической батареи.

Тогда же К. А. Шильдер добился постройки малой диверсионной лодки, которую по суше можно было транспортировать упряжкой из 6 лошадей. Лодка предназначалась для подрыва мостов неприятеля на реках. Как объяснял изобретатель, “мины по течению реки подплывают к мосту, и подводная лодка не подвергается опасности быть взорванной”.

Стремясь расширить возможности своих лодок, К. А. Шильдер предложил конструкцию вооруженного ракетами плота-базы, который выводил бы их вплотную к району возможных действий. В 1835 г. по проекту К. А. Шильдера был сооружен и железный пароход-буксировщик подводных лодок. Его также предполагалось вооружить ракетами. Для защиты от навесных выстрелов предусматривался весьма малой высоты надводный борт, какой спустя 26 лет имели появившиеся в США мониторы. Второй пароход— “Отважность” имел двойной деревянный корпус, между обшивками которого в качестве брони устанавливался однометровый слой пробкового дерева. Пароход должен был вооружаться орудиями и ракетными пусковыми установками.

Его постройка давала возможность осуществить предложенный К. А. Шильдером запуск ракет в связке, то есть теми пакетами, которые составляют одно из общепринятых решений современного ракетостроения. “С помощью сих ракет, как показали опыты, можно метать с большой точностью 2-х, 3- х и 5-и пудовые бомбы”, — писал изобретатель в 1830 г. военному министру. Так настойчивыми трудами и талантом выдающегося инженера были созданы предпосылки для развертывания в России новой судостроительной отрасли и принципиально новых систем морского оружия, которые могли бы ощутимо изменить соотношение сил с противником в предстоящих стране исторических испытаниях.

Конечно, многое требовало доработки, но ни одного технически непреодолимого препятствия не существовало. Даже со своими примитивными гребками-веслами лодка К. А. Шильдера уже представляла собой малоподвижную полупогруженную, а потому уже обладающую преимуществами скрытности грозную ракетно-минную батарею. В комплексе же с задуманными изобретателем пароходами обеспечения возможности лодки существенно возрастали. Немало было возможностей и для повышения подвижности самой лодки

Испытание на Неве в 1834 г. Б. С. Якоби первого в мире, хотя и чрезвычайно маломощного (ок. 0,25 кВт) электрохода побудило К. А. Шильдера просить военного министра о привлечении П. А. Шиллинга к разработке системы электродвижения для подводной лодки мощностью хотя бы 3 л. с. И будь у правительства понимание важности проблемы, отпусти оно необходимые средства для исследований и экспериментов, найди и организуй энтузиастов уже стоящей на пороге рождения электротехники, и источники электроэнергии могли бы появиться в мире гораздо раньше, чем это произошло в действительности. Ведь первая электромагнитная машина с уже действовавшим коллектором была устроена физиком Кларком в 1833 г., а первые аккумуляторы появились в 1859 г. Нет никакой фантастики в том, что при должном приложении сил и средств решение проблемы могло бы, безусловно, ускориться.

Не безнадежны были и водометные движители, ставшие возможными благодаря изобретению в 1838 г. А. А. Саблуковым центробежного насоса. Такой двигатель (понятно, с ручным приводом) уже в 1840 г. предлагал известный корабельный инженер С. О. Бурачок. Никаких препятствий не было и для оснащения подводной лодки обыкновенной паровой машиной с уже хорошо известным в то время гребным винтом. Вполне реальным был и ручной привод к этому винту. Именно таким образом действовала появившаяся в 1850 г. подводная лодка немецкого изобретателя В. Бауэра. Ему удалось увлечь своим изобретением великого князя Константина Николаевича, который на сооружение в 1855 г. в России усовершенствованной модификации лодки выделил 74 тыс. руб. Это было в 2,5 раза больше, чем стоили все работы по лодке К. А. Шильдера.

Участники испытаний этой лодки, включая и Б. С. Якоби, вынуждены были с горечью отмечать, что все “новшества”, которыми так гордился Бауэр в своей лодке, были уже ранее осуществлены К. А. Шильдером и эпохе, столь бездумно обошедшейся с великим изобретателем, требовалось лишь одно — правильная постановка задачи. Всякие были в России времена, всегда несладко жилось на ее земле людям, одержимым великими идеями и высоким талантом творчества. Но не было в ней более последовательного и бездушного умеривления талантов, чем это было при блаженной памяти императоре Николае Павловиче. Словно вся историческая нечисть России из всех ее самых несчастливых эпох собралась под крылом этого царствования.

Рабы и льстецы, удостоенные личного доверия императора, тесной гурьбой переполняли все ступени государственной власти, топча и презирая всех, кто смел проявить хотя бы искру мысли, творчества и инициативы. Самые светлые умы, чтобы хоть что-то сделать для России, были вынуждены также идти на поклон и угождать вознесенным над ними бездарностям и невеждам. И вот уже граф Клейнмихель с легкостью помыкает отданными в его распоряжение талантливыми инженерами П. П. Мельниковым и Н. О. Крафтом — строителями Николаевской железной дороги. Светлейший бездельник князь А. С. Меншиков вынуждает адмирала М. П. Лазарева угодничать перед ним и смиренно умолять о заказе парохода для Черноморского флота (“…Может быть, Ваша светлость, еще придумаете какое-нибудь средство к пополнению этого недостатка нашего? А сберечь пароход на продолжительное время я сумею…”).

Точно так же и К. А. Шильдеру приходилось ожидать решения судеб своих изобретений от военного министра князя Чернышова, получившего эту должность лишь за особое усердие в сыске, дознаниях и казни декабристов. Леденящий холод повсеместно насаждаемых императором реакции и самодовольного невежества сковал всю Россию, и только самому себе император оставил право мыслить и проявлять инициативу. Не пожелавший внять патриотическому порыву декабристов, до конца дней своих не переживший страх, вызванный этим восстанием, Николай I ради сбережения неограниченного самодержавия не задумался принести ему в жертву все величие и будущее России.

Развращенный произволом крепостнического рабства, привыкший все новинки быта и техники, не исключая и военных пароходов, бесхлопотно “выписывать из Англии”, сугубо иждивенческий по своей сути, не озаренный ни малейшим проблеском творчества и инциативы (исключая, конечно, проектирование мундиров, шпицрутены и парады), режим графов Клейнмихелей, князей Меншиковых и Чернышовых был органически неспособен подняться до высот осознания сложности и глубины проблем развитая науки и техники. Они при этом развитии лишь присутствовали. Их ленивые умы отказывались воспринимать тот факт, что даже на передовом западе с его далеко опередившим Россию промышленно-рыночным развитием изобретения не рождаются сами собой. За каждым из них — долгие годы и десятилетия мучительного упорного труда, борьбы с невзгодами, конкурентами и косностью общества.

Император и его вельможи не хотели понять, что в России, где для изобретений практически не было научно-промышленной почвы, они могли состояться лишь путем затраты неизмеримо большей энергии, а их осуществление всегда нуждалось в поддержке государственной власти. Но эта власть, состоявшая почти исключительно из льстецов, невежд и казнокрадов в каждом изобретателе видела лишь помеху своему безбедному существованию. В лучшем случае — при благожелательном отношении императора — изобретатель мог рассчитывать на некоторое денежное вспомоществование, позволявшее собственными силами провести еще не гарантировавшие окончательного успеха опыты. О какой-либо действенной государственной координации трудов ученых, изобретателей, промышленников, об оценке их перспектив, эффективности и планировании — что давало столь осязаемый результат при Петре I и в первые послереформенные годы — не было и речи.

Изобретатели были всегда предоставлены сами себе . И когда князю Чернышову наскучило возиться с проектами К. А. Шильдера, он, не утруждая себя размышлениями, с легкостью переправил их в Морское ведомство, которым правил один из любимцев трех императоров (двух Александров и Николая) светлейший князь Александр Сергеевич Меншиков. Бывший юнкер коллегии иностранных дел, позднее, в 29 лет, генерал-майор по квартирмейстерской части, он по прихоти императора Николая Павловича в 1828 г. был вдруг вознесен над всем сонмом заслуженных адмиралов и в чине контр-адмирала сделан начальником морского штаба его императорского величества.

Так началось унижение и деградация флота, который светлейший любимец привел к краху в Крымской войне. Одной из акций этого “инженера- любителя”, как с внутренним, наверное, отвращением вынужден был льстиво называть его М. П. Лазарев, стало и решение судьбы изобретений К. А. Шильдера. Поняв, что скорых лавров они не обещают, а расходов потребуют, князь санкционировал вполне экономическое решение: передать лодку на иждивение изобретателя, предоставив ему право безвозмездно заниматься ее усовершенствованиями. Недостроенным остался ракетный пароход, а пароход “Отважность” за полцены продали с торгов.

Брошенный властью и принужденный искать средства частно-предпринимательской деятельностью, К. А. Шильдер продал лодку на слом и пытался организовать пароходную компанию. Побывав в 1847 г. для переговоров о заказе на известном шведском заводе Общества Мотала, он узнал, что шведы, оказывается, уже готовы и даже частично начали осуществлять идеи его “ракетно-фугасных” пароходов. В Карскроне они строили быстроходный винтовой пароход с двумя палубами, из которых одна“баррикадирована до ватерлинии, а другая обыкновенная для помещения артиллерии". Выражая готовность построить подобный пароход и для России, шведы гарантировали его неуязвимость от прицельных выстрелов орудий самых больших калибров.

Проектируют в Швеции и пароходы, у которых палубы устроены “наравне с горизонтом воды”. В мирное время они могут употребляться “для обыкновенной морской службы”, а в военное время они будут превращаться “в ракетные и минные пароходы”, действующие преимущественно в ночное время. Нетрудно было сообразить, что подобные полупогруженные пароходы с их ракетами и минами были способны стать тем грозным оружием, которое могло заставить иностранные флоты воздержаться от приближения к берегам России.

Надеясь на развитие этой многообещающей отрасли, глава фирмы Мотала (создатель одного из известных в то время типов гребных винтов) обещал К. А. Шильдеру сохранить в тайне их переговоры. Заказ новых пароходов в Швеции или налаживание постройки с помощью шведов пароходов в России, их усовершенствование могли обеспечить прочную базу как для создания подводных лодок, так и для ракетных и минных пароходов.

Шанс опередить мировые державы был вполне реален. Но император не загорелся спасительной для флота идеей и письмо К. А. Шильдера и записку Карлзунда переправил своему верному соратнику — князю С. А. Меншикову. А тот тем же порядком — делами флота “светлейший” интересовался еще меньше, чем император — “спустил” инициативу К. А. Шильдера в “Пароходный комитет”. Действуя в стиле эпохи: “рассматривать”, но не брать на себя никакой ответственности, высказываться, но не проявлять инициативы, комитет признал, что, вообще-то говоря, предполагаемые суда можно признать “достигающими своей цели”.

Но вместо того чтобы, не теряя времени, обсудить возможное проектное задание и реальный состав вооружения подобных пароходов, оценить их роль и место в составе флота, дать задание корабельным инженерам проработать проект, ученое собрание поступило так, как во всяком присутственном месте поступали с просителем, — от него затребовали “справки”. Комитету, видите ли, нужны были “более положительные данные о предлагаемых Карзундом судах”, которые позволили бы комитету “сделать положительное заключение, могут ли упомянутые суда быть с пользой применены для нашей морской службы”.

Так морская бюрократия понимала свой патриотический долг перед отечеством. Достославную эту бумагу 7 февраля 1847 г. подписали весьма уважаемые нынешними историками персонажи: Петр Рикорд (председатель комитета), граф Логгин Гейден, Ефим Путятин, Готлиб Глазенап и еще некто по имени Владимир, чья фамилия в документе неразборчива.

Но справок от К. А. Шильдера, похоже, и запрашивать не стали. Уже 28 февраля князь А. С. Меншиков, слово в слово перелагая содержание бумаги , сочиненной в Пароходном комитете, в секретном отношении от 28 февраля военному министру отписывал: “Впрочем, неудовлетворитель¬ность произведенных до сего времени опытов над подводным плаванием, по мнению особого комитета, мало подает надежд на успех и в этом случае”. Замечательно, что о ракетах и минах “светлейший” даже не вспоминал.

Бездарно была погублена и жизнь К. А. Шильдера. 11 июня 1854 г. он погиб от ранений при оказавшейся ненужной для войны осаде крепости Силистрия. Последователей инженера-патриота в русском флоте не нашлось, и инициативы его до флота, похоже, даже не были доведены. “Светлейший” очень любил таинственность и секреты, которыми так было удобно скрывать гнилость режима. Мины в разразившейся вскоре Крымской войне применялись только в качестве пассивного оружия.

О ракетах было забыто, а инициатива активного применения мин была перехвачена флотом США.

 

Америка показывает пример (1861—1865 гг.).

 

Гражданская война 1861 — 1865 гг. в США стимулировала широкое изобретательство и импровизации в создании новых средств ведения войны на море. Вместе с первыми блиндированными и таранными судами, паровыми канонерскими лодками и скоростными блокадопрорывателями, казематными и башенными броненосцами появились и катера с шестовыми минами.

Классическим примером применения нового оружия, которое называли “торпедо”, стал подвиг лейтенанта федерального флота Кушинга. В октябре 1864 г. он на паровом баркасе прорвался на защищенную бонами и охраняемую стоянку броненосца конфедератов “Альбемарль” и потопил его взрывом подведенной на шесте мины. Война дала пример боевого применения (построенной конфедератами) подводной лодки (или подповерхностного судна), которая буксируемой миной потопила деревянный корвет федерального флота “Хаузатоник”. В ходе войны были созданы и специальные скоростные минные катера со штатным шестовым вооружением. Силуэты этих малых судов, у которых над корпусом возвышались лишь одна дымовая труба с рубкой и котельным кожухом, стали вскоре привычными на всех флотах мира.

Война показала действенность всего арсенала созданных и проверенных за ее время мин — шестовых, буксируемых, дрейфующих. Ставшая реальной минная опасность заставила флоты принимать особые меры и специальные технические средства для охраны стоянок кораблей. Появились сетевые заграждения, боны, охранные катера, обходившие стоянку.

Позднее — к концу XIX века появились сетевые преграды и защита в виде постоянного луча прожектора на подходе к охраняемой стоянке. Кораблям, чтобы не быть застигнутым врасплох, приходилось теперь стоять под парами. В качестве первых противоминных орудий начали применять полевые пушки и гаубицы, стрелявшие картечью. Поражать вначале пытались личный состав. Задача уничтожения носителя появилась позднее. Поэтому были распространены разного рода картечницы (11-мм Гарднера, 16-мм Гатлинга, 25,4-мм Норденфельда) и все более увеличивавшиеся в калибре — до 37, 47 и 75 мм — скорострельные пушки. В 80 гг. на всех флотах мира особенно были распространены 37-мм пятиствольные (для попеременной смены нагревающихся при стрельбе стволов) револьверные пушки французской фирмы Готчкисса. Лицензия на их производство в России была приобретена для Обуховского завода, и эти пушки были первым артиллерийским оружием миноносцев.

Уже в 1862 г. под впечатлением американского опыта было решено и в России испытать “минные тараны”, предложенные генерал-майором Тизенгаузеном. Испытаниями, проведенными в том же 1862 г. на канонерской лодке “Опыт”, было, в частности, установлено, что взрыв подводного заряда, укрепленного на шесте длиной 6—8 м, никаких вредных последствий для атакующего корабля не вызывает. На броненосной эскадре и отряде Морского училища начался поиск самых надежных и простых приспособлений: на корабельных откидных шестах полковника Петрушевского (его идею поддержал А. А. Попов), на шлюпках и катерах, на шестах канонерских лодок для действия вместо тарана.

В итоге за 6 лет разнообразных минных опытов на канонерской лодке “Картечь” к 1868 г. была отработана тактика и техника применения шестовой мины с длиной шеста до 18 м. Проводившая испытания комиссия адмирала Е. В. Путятина выражала убежденность в особой роли, которая предстоит миноносным судам в будущих войнах, и считала “безотлагательно необходимым основательно разработать вопрос о применении у нас подводных мин к миноносным судам”.

Мир, казалось, уже стоял на пороге создания носителей нового оружия — скоростных надводных и скрытных подводных. Но косность профессионального мышления военных специалистов, трудноразрешимость технических проблем и финансовые ограничения (бюджет Морского министерства по инициативе генерал-адмирала только что был урезан почти вдвое) надолго затянули этот процесс.

В 1874 г. ездивший в США “ за наукой” капитан I ранга Новосильский доложил о том, что там “торпедо- и миноносные суда” признают перспективным видом не только пассивного, но и наступательного оружия. Это позволило и в России официально признать новое оружие. Оно было выделено из ведения артиллерийского отделения МТК и поручено самостоятельной структуре во главе с заведующим минным делом на флоте. Научный уровень и возможности новой отрасли вооружения были еще весьма ограничены, обобщением опыта прошлого по-прежнему не занимались.

Сохранялся и другой феномен николаевского режима — неистребимая наклонность к “секретности”. Из-за нее даже первые специалисты, причастные к созданию в России ракетного оружия, оказывались в неведении о широких опытах его применения, проводившихся К. А. Шильдером. “Слава этого применения должна принадлежать гениальному человеку, которого мы только что назвали”, — писал Б. С. Якоби, протестуя против “забывчивости” К. И. Константинова, с легкостью признавшего первенство в этой области французов.

Сформировавшаяся при Николае I традиция везде и во всем прятать концы в воду не была в полной мере преодолена и в то время. Упорное сокрытие фактов, неспособность к анализу и обобщению красной нитью прошли через всю российскую действительность. Немало навредили они и флоту и судостроению. По этим, видимо, причинам по-прежнему оставались в забвении проекты подводных лодок и ракетно-фугасных пароходов К. А. Шильдера.

Этот опыт не был, похоже, использован и при испытаниях в 1866—1873 гг. подводной лодки И. Ф. Александровского. Лодка была существенно больше, имела механический двигатель и была готова к использованию самодвижущихся мин. К концу испытаний она могла быть усилена разработанной изобретателем самодвижущейся миной — торпедой. По своим характеристикам она превосходила первые образцы выпускавшейся в Фиуме с 1867 г. мины Уайтхеда. Надо было лишь, как и с подводной лодкой К. А. Шильдера, поддержать проект серией опытно-конструкторских работ и добиться последовательного устранения всех обнаружившихся недостатков.

Но и на этот раз у властей не хватило терпения и мудрости. О ракетах, которые так настойчиво предлагал в свое время К. А. Шильдер, почему-то даже не вспомнили, а подводную лодку и торпеду И. Ф. Александровского оставили в небрежении, которое даже сегодня вполне пониманию не поддается. Явно неблаговидную роль, подобную той, что взяли на себя в свое время адмирал П. И. Рикорд “со товарищи”, сыграли в судьбе лодки И. Ф. Александровского два других адмирала новой формации: А.А. Попов и К. П. Пилкин. Увлеченные каждый собственным творчеством — один сооружением “поповок”, другой — минными опытами, они, похоже, увидели в изобретении конкурента и не захотели поддерживать его до конца. Один адмирал идеи И. Ф. Александровского погубил, а другой его предал.

Едва ли помог изобретателю и столь заинтересованный в самоутверждении корабельный инженер С. О. Бурачок. Несмотря на очевидно более высокую эффективность примененного на подводной лодке гребного винта, инженер предполагал снабдить ее водометными двигателями. Никто из причастных к делу специалистов не сумел подняться до широкой оценки возможностей и перспектив применения лодки, на основе которой можно было принять программу последовательного, не считаясь со временем, усовершенствования важных узлов и систем лодки.

Между тем все они уже тогда могли быть доработаны опытным путем. Ничто не мешало снабдить лодку паровым двигателем надводного хода. Именно так французы в 1898 г. сделали на своей лодке “Нарвал”. С поразительным равнодушием отклонили представленные И. Ф. Александровским в 1877 г. проект лодки водоизмещением 630 т, а в 1886 г. — ее усовершенствованный вариант. И все это время ни один из корабельных инженеров и специалистов МТК не находил нужным обратить внимание на опережавшие свое время проекты и приложить усилия к их реализации. Слишком сильно было еще влияние николаевской школы лености мысли, всеобщей безынициативности и чиновного “умывания рук.’’.Даже Порт-Артур и Цусима в полной мере, как можно будет видеть далее, эту систему поколебать не сумели.

Трудно даже представить, какого разительного превосходства могла бы достичь Россия, окажись ее власти наделены хотя бы малой частью инженерной интуиции и государственного предвидения. Извлеченные из глубин сейфов, приведенные в соответствие с техническим уровнем времени, проекты К. А. Шильдера и И. Ф. Александровского могли дать России то действительно новое оружие, которое изменило бы ход событий русско-турецкой и русско-японской войн или даже предотвратило бы их.

Но выбор был сделан, и Россия, как во времена императора Николая Павловича, покорно и бездумно ступила на тропу, протоптанную западными изобретателями и предпринимателями. При этом, как водится, о собственном опыте не вспомнили. Вместо выработки типа специального носителя (надводного и подводного) началось (в силу переживавшегося ренессанса доисторической таранной техники) бездумное оснащение шестовыми, буксируемыми, бросательными минами находившихся в строю боевых кораблей.

Характерно, что в первый сформированный под начальством заведующего минным делом отряд “для минных упражнений” включили корабли, для этой цели совершенно неподходящие: броненосный фрегат “Адмирал Лазарев”, корвет “Богатырь”, клипер “Изумруд”. Вслед за ними начали вооружать минами и другие столь же тихоходные и неповоротливые корабли: башенные фрегаты, парусно-паровые клипера, канонерские лодки, а в дальнейшем даже “поповки”. Упражнения с шестовыми минами считались столь выдающимися новшествами, что их тщательно скрывали от глаз иностранцев.

Так минное оружие все более уклонялось от идеи требовавшегося для него маневренного, быстроходного или совершенно скрытного носителя, образец которого представляла тогда подводная лодка И. Ф. Александровского. Непонимание этой идеи сыграло, по-видимому, свою роль и в пренебрежении к появившейся тогда же самодвижущейся мине-торпеде. Предложение Уайтхеда в 1869 г. купить у него секрет изобретенной им мины было отклонено не только из-за слишком большой цены (800 тыс. флоринов) и невысоких характеристик, но и потому, что такие мины "представлялись неудобными для действий с судов”. И только, видимо, на всякий случай решили продолжить опыты с разработанной ранее торпедой И. Ф. Александровского. Но А. А. Попов, которому было поручено наблюдение за этими испытаниями, отстоять наш приоритет почему-то не смог. Свое слово о применении минного оружия не было готово сказать и кораблестроение.

Когда в октябре 1874 г. управляющий Морским министерством, сознавая наступление эры миноносцев, приказал “избрать или составить проект такого судна для постройки и испытаний в нашем флоте”, то в МТК, следуя по проторенной броненосной тропе, не нашли ничего лучшего, как откликнуться разработанным в марте 1875 г. проектом миноносца в виде 11000-тонного артиллерийско-минного мастодонта.

Вооружение его должны были составить восемь труб для самодвижущихся мин, носовой минный шест и одно-два башенных орудия крупного калибра. Скорость предполагалась 16—18 узлов, на случай дальних плаваний предусматривался полный парусный рангоут.

Крайне слабый артиллерийский корабль, высокобортная, легко обнаруживавшаяся, уязвимая мишень при практической невозможности сблизиться для использования своего более чем ограниченной дальности минного оружия — вряд ли можно найти более характерный образец немощи тогдашней инженерно- технической мысли.

Насколько же далекой оказалась она от провидения инженерного генерала Шильдера и конструктора-самоучки И. Ф. Александровского. Но ни подводная лодка (от которой именно в эти годы окончательно отказались), ни скоростные катера (хотя прототипы их во множестве уже проявили себя на броненосной эскадре) не стали в МТК предметом напряженных творческих исканий. Не получила развития мелькнувшая было идея носителя торпеды — “миноносного баркаса” со скоростью 12 уз. Приобретенный в Транзунде опыт с минными шестами считался, видимо, достаточным. Стандарты запада и его образцы укоренялись на флоте повсеместно и безоговорочно.

 

Минное оружие в войне 1877-1878 гг.

 

Создание в мире специальных минных катеров опиралось на боевой опыт катеров США и практику использования корабельных (то есть поднимаемых на борт) катеров. Первенство в их создании оспаривали Россия, Франция и Англия. Так, в “Морском сборнике” № 10 за 1868 г. говорилось, что “идея эта принадлежит русскому флоту”. У нашего фрегата “Светлана” была паровая шлюпка во время последней войны Франции и Англии с Китаем, и польза, которую приносила она как нам, так и союзникам, заставила обоих адмиралов обратить на нее внимание.

Катер “Светланы”, как и сам фрегат, строился во Франции, которая в создании паровых шлюпок и катеров еще к 1865 году опережала все страны. Как говорилось тогда в “Морском сборнике”, французские паровые шлюпки и баркасы “возбуждали зависть и удивление английских моряков за свою быстроту, силу и легкость управления”. На Парижской выставке 1867 года обнаружилось, что и в этой новой отрасли судостроения произошли большие изменения.

Для полного удобства в дальних плаваниях Англия и Франция предлагали вместительные паровые баркасы. Машины и котлы таких баркасов “очень просто и весьма удобно” отделялись от днища с помощью четырех болтов. Таким путем корпус и машину можно было раздельно спускать и поднимать “во всякое время, не стесняясь погодой и волнением и даже в открытом море”. Баркас вооружали медной 120-мм пушкой.

Столь же внушительным был 12,8-м длины и 2,5-м ширины двухвинтовой (для лучшей маневренности) баркас с английского фрегата “Ройял Оук”. Его, по английской традиции безнаборный корпус состоял из двух диагонально перекрестных слоев тиковой обшивки. Водоизмещение без груза состояло около 20 т. Машина мощностью 39 индикаторных л. с. (6 номинальных) вращала винты диаметром 0,76 м с частотой 360 об/мин и сообщала скорость до 7,8 уз. На носу устанавливали 12-фунтовую пушку, и строители не оставляли намерений превратить баркас в маленькую канонерскую лодку” и одновременно в походный киллектор, способный поднимать с грунта корабельный якорь. (“Морской сборник” — 1868 года, № 10).

Этот явно избыточный и, естественно, не прижившийся в дальнейшем универсализм опровергается типом более легких и скоростных паровых катеров. Ее представлял ставший уже традиционным деревянный катер французского флота. При длине 8,84 м и ширине 2,13 м он, имея водоизмещение лишь 5,17 т, развивал скорость до 7 узлов. Катер был снабжен водотрубным котлом Бельвиля, позволявшим быстро поднимать пары и считавшимся более безопасным при разрыве трубок. Катер такого рода послужил прототипом для несколько увеличенных и широко применявшихся в начальном периоде русского броненосного флота деревянных 32- футовых (9,75 м) катеров типа “Птичка”.

В промежутке между этими паровыми катерами и баркасами в разных странах строились катера многих других типов. Вслед за французским типом появились и ставшие со временем самыми популярными катера английской фирмы Д. С. Уайта. В России первые катера строили заводы Крейтона в Або и Ч. Берда в Петербурге. Один из образцовых катеров Берда имел медный корпус (что устраняло риск обрастания) и уверенно развивал эксплуатационную скорость 9 узлов. На короткое время скорость доходила до 11 узлов. Этот катер под названием “Чесма” участвовал в боевых действиях на Черном море.

Первый специальный минный катер, приспособленный для действия шестовыми минами, был построен английской фирмой Торникрофта в 1873 году. Катер имел водоизмещение 7,5 т и развивал неслыханную по тем временам 15-узл. скорость. Такие катера начали называть миноносками. Не отставали и французы, которые уже к концу 70-х годов скорость своих миноносок довели до 20 узлов. В России таких катеров не было. Так опережение, достигнутое Россией в развитии минного оружия, было парализовано отставанием в создании его оптимального носителя. И опять, как водится, пришлось идти на поклон к загранице и заказать Торникрофту две миноноски его типа. Прибывшие в Одессу зимой 1876—1877 гг., они в разразившейся следом войне оказались единственными на театре представителями этого нового класса кораблей.

http://s36-temporary...f/-88693455.jpg

Отсутствие творческого задела и собственных идей принудило в октябре 1876 г. к поспешному и малопродуманному заказу первого крупнотоннажного миноносца Ч. Берду, а грянувшая 12 апреля 1877 года война с Турцией заставила, как это уже было не раз, прибегнуть к импровизации и экстренному судостроению.

Шестовыми и буксируемыми минами спешно вооружили все пригодные для этого корабли Черноморской флотилии и мобилизованные для этой цели пароходы. Часть из них (если позволяла прочность корпуса) вооружалась артиллерией. По железной дороге перебрасывались корабельные паровые катера, призванные теперь свой транзундский опыт атак шестовыми минами применить в боевых условиях (с торпедами дело довести до конца так и не сумели). Уже в январе 1877 г. для обороны черноморских портов была создана такая импровизированная флотилия, включавшая 29 пароходов, 15 паровых катеров (затем их стало 18), 9 пароходов, оборудованных для постановки минных заграждений, и 12 мелкосидящих пароходов для защиты этих заграждений.

Образцы крейсерских действий проявили в войне вооруженные пароходы “активной обороны”. “Веста” 11 июля 1877 г. выдержал отчаянный 4,5-часовой бой с преследовавшим его турецким броненосцем “Фетхи-Буленд”. “Россия” 11 декабря 1877 г. захватила у Пендераклии и привела в Севастополь турецкий войсковой транспорт с 700-ми солдатами. Наравне с ними главной ударной силой флота оказались катера. Прибывшие из Балтики, они получили названия кораблей, с которых были сняты. В войне участвовали: “Петр Великий”, “Цесаревич”, “Царевна”, “Олаф”, “Кремль”, “Первенец”, “Грейг”, “Не тронь меня”, “Опыт”, “Генерал- Адмирал”, “Варяг”, “Джигит” и др. Свой катер “Шутка” (самый большой — длиной до 18 м—из действующих в Черном море) со стальным корпусом предоставил наследник цесаревич (будущий император Александр III). Катер “Мина” с медным корпусом купили у завода Берда. Катер “Ксения” был получен от румынского правительства. На собственном катере, им и командуя, действовал гардемарин граф Строганов.

Катера обеспечивали переправу через Дунай, несли долговременную службу, ставили мины, не допуская к переправам турецкие мониторы, неоднократно атаковали их шестовыми минами. Но, несмотря на отчаянную храбрость русских моряков, сближавшихся для атак в упор под огнем противника, несовершенное оружие могло отказать, и от удара в борт мины подчас не взрывались. Так сорвались атаки катеров “Цесаревич” и “Шутка”.

Наибольшая известность выпала на долю катеров “Цесаревич” (лейтенант Ф. В. Дубасов), “Ксения” (лейтенант П. Шестаков), “Джигит” (мичман B. П. Персин), “Царевна” (мичман М. Я. Баль). Потопление ими (атаку произвели лейтенанты Дубасов и Шестаков) 14 мая 1877 г. у Браилова монитора “Сейфи” заставило турок поверить в грозную силу минного оружия. Их активность на Дунае была парализована. Но действенными становились и средства борьбы с шестовыми и буксируемыми минами. Примененные турками боны уже 29 мая 1877 г. помешали выйти в атаку у Сулина четырем катерам парохода “Великий Князь Константин”. Приведенные им из Одессы два “быстроходящих” катера (командиры лейтенанты В. О. Рожественский и Л.П. Пущин) взорвали свои мины о боны. Катер Пущина погиб, но людей турки подобрали.

Универсальным носителем минного оружия стал пароход РОПиТ “Великий Князь Константин”, который инициатор его вооружения С. О. Макаров назвал “самым сильным миноносцем в мире”. Действительно, корабль имел на вооружении все возможные виды мин: буксируемые, шестовые, бросательные, “крылатки”, выбрасываемые за борт килевые (с поплавками), и нес на борту четыре спускаемых на воду малых паровых катера, также имевших на вооружении все названные виды мин, а в дальнейшем и самодвижущиеся мины, приобретенные у Уайтхеда.

Переоборудование парохода осложнялось разнообразностью и несовершенством предоставленных С. О. Макарову катеров. Весьма легкий и хрупкий 3,5-тонный катер завода Берда “Чесма” (названия их были даны приказом командира С.О.Макарова) с медным корпусом толщиной 6 мм приходилось поднимать за три точки, из которых главная нагрузка приходилась на котел.

http://s36-temporary...f/-88693455.jpg

Маленький “Наварин” (с яхты “Держава”) мог носить, и то с трудом, только один минный шест. Не отличались мореходностью промерный катер “Синоп” и катер “Минер” (со шхуны “Полярная звезда”). Из них лишь “Чесма” развивал крейсерскую скорость до 9—11 узлов; остальные обладали скоростью, вдвое меньшей. По примеру первых винтовых канонерских лодок катера, как и пароход, были окрашены в маскировочный серый цвет. Несмотря на огромный риск, все 4 катера уже в ночь с 30 апреля на 1 – е мая 1877 года под непосредственным командованием С. О. Макарова атаковали на Батумском рейде турецкий сторожевой пароход.

Но крылатые пироксилиновые мины, сброшенные лейтенантом И. М. Зацаренным с “Чесмы”, не взорвались. Килевую мину с поплавками на катере “Минер” (С. О. Макаров) применить не успели. Пароход ушел. После крейсерства “Великого Князя Константина” у Севастополя, Одессы, Сулина и Анатолийских берегов 4 катера 7 августа пришли на рейд в г. Гагра, но в темноте обнаружить турецкий броненосец не сумели. С рассветом, подняв катера, пароход должен был уходить от погони броненосца.

12 августа, чтобы помочь прорыву русского сухопутного отряда, катера совершили нападение на Сухумский рейд. Крылатые мины трех катеров взорвались под бортом оказавшегося на рейде броненосца. Экипажам пришлось выпутываться из рухнувших снастей и обломков и выдержать рукопашную схватку с командой гребного катера, оказавшегося у борта броненосца. Но сам он удержался на плаву. Становилось ясно, что крайняя ненадежность шестовых и буксируемых систем, обилие случайностей и применение турками защитных бонов будут в дальнейшем сводить на нет все героические усилия и отчаянную храбрость экипажей катеров. Но снабдить С. О. Макарова более действенным оружием, приобретенным еще в 1876 году у фирмы Уайтхеда,—самодвижущимися минами начальство отказалось.

http://s36-temporary...5/-88693455.jpg

Главный командир Черноморского флота и портов вице-адмирал Н. А. Аркас считал, что офицеры парохода, незнакомые со сложным механизмом мин Уайтхеда, не сумеют освоить новое оружие”. Флот, оказывается, имел лишь одного специалиста — поручика Ф. К. Максимова (к нему позднее присоединился лейтенант К. Д. Рончевский), которого, конечно, отправлять на пароходе было рискованно.

Так режим и после смерти императора Николая Павловича продолжал расписываться в своей неспособности своевременно брать на вооружение новейшую технику. Лишь 1 -го июля 1877 года Н. А. Аркас, получив предписание из С.-Петербурга, куда через его голову обратился С. О. Макаров, вынужден был выдать на пароход две мины Уайтхеда.

Во время стоянки в Севастополе собственными силами устроили импровизированную систему запуска мин из-под днища (после атаки пусковую трубу сбрасывали) или с плотика под его бортом. Уже тогда С. О. Макаров настаивал на том, что для мин Уайтхеда следовало бы “выстроить специальные паровые катера”. Работы были закончены лишь в ноябре, и 16 декабря на Батумском рейде состоялась первая в мире торпедная атака.

Две мины, выпущенные с катера “Синоп” (с бортового плотика) лейтенантом О. И. Щешинским, вызвали сильные взрывы. Но оказалось, что броненосец уцелел. Одна мина ударила в якорную цепь, отчего зарядное отделение отломилось и взорвалось на грунте. Другая, попав в борт, не взорвалась, видимо, из-за отсыревшего пироксилина. Это могло произойти во время трехнедельного использования парохода для перевозки провианта. (Других транспортных средств у начальства под рукой тогда не оказалось). Механизмы обеих торпед (№ 255, Р-30 и № 258, Р-26), исследованные получившим их Уайтхедом ,“оказалась совершенно без всяких признаков ржавчины и, по-видимому, содержались в отличном порядке”. Они даже годились для вторичного использования.

Это делало честь русским морякам. Но время для создания эффективных носителей и действенного исполнения нового оружия было безнадежно упущено. Катера успели совершить еще лишь одну и на этот раз вполне удавшуюся атаку: 14-го января 1878 года в 2 часа ночи с расстояния 60—80 м торпедами катеров “Чесма” (лейтенант И. М. Задаренный) и “Синоп” (лейтенант О. И. Щешинский) на рейде Батуми был потоплен сторожевой корабль “Интибах”.

Но эта удача не могла предотвратить состоявшиеся вскоре бомбардировки турецкими броненосцами Евпатории, Феодосии и Анапы. Успехи флота не гарантировали и от возникшей угрозы вторжения в Черное море английских броненосцев. Как и в Крымской войне, возможности нового оружия остались не использованными.

 

Источники:

 

http://ru.wikipedia.org/

http://cmboat.ru/

 

[69STALKER69]

Очень раскрыто и интересно.спасибо автору. ждем от вас еще что интересного

[EHOT_88_]

Да тема интересна-даже тролей не видно.Хорошая подборка.